полного решимости завоевать неприступную Фамагусту, и это стало бы самой блестящей из его побед. Следовательно, в наличии были все предпосылки для великой битвы, тем более, что и Венеция постаралась в выборе «Генерал-капитана» (сегодня мы бы назвали его «губернатором»), которому были переданы военная и светская власть в восточной части Кипра, а стало быть – и в Фамагусте. Он происходил из древнейшего рода, известного с самого зарождения Венеции, который неизменно поставлял Республике военачальников крепкой закалки: ему было 46 лет и он – помимо заслуг на должности офицера при командовании морскими отрядами – уже  отличился и в важных гражданских делах.  Войти в историю ему пришлось из-за редкостной, трагической и славной судьбы. Звали его Марк Антонио Брагадин.
В то время как Мустафа денно и нощно набрасывался на венецианские укрепления, а в городе заканчивались припасы, маленькие быстрые лодки, вышедшие из Суды, пробирались через блокаду на море и продолжали доставлять послания от венецианского правительства, где в который раз содержались обещания помощи и призывы к сопротивлению. Посему Брагадин подготовил все необходимое для длительной защиты и обязал как гарнизон, так и мирных жителей бороться до последнего.
24 января 1571 года из Суды неожиданно прибыл на подмогу маленький отряд, под предводительством (и по личной инициативе) полковника Мартиненго (Martinengo), чему осажденные очень обрадовались, несмотря на то, что подмога была минимальной в сравнении с нуждами и огромным количеством солдат и вооружения, которые бесцельно простаивали на Крите. Эта щедрая и добровольная помощь дала понять Брагадину, что, несмотря на приказы правительства, венецианские военачальники (Себастьяно Веньеро (Sebastiano Veniero) на флоте и Сфорца Паллавичино (Sforza Pallavicino) в сухопутной армии) всеми силами противились отправке подкрепления в Фамагусту и не собирались рисковать ради помощи осажденным. Тем не менее, это неприятное открытие не пошатнуло решимости «губернатора», убежденного в том, что родина-мать его не покинет.
В марте-апреле – коль скоро венецианский флот не двигался с Корфу – несколько больших турецких караванов судов смогли беспрепятственно перевезти на Кипр десятки тысяч солдат и разного рода оружие (среди которого были и гигантские гаубицы). Затем Мустафа, уставший ждать, что Фамагуста сдастся из-за голода, решил перейти в наступление, будучи уверенным, что завоюет город за несколько дней. И вот, на заре 19 мая 1500 турецких пушек открыли огонь, начав невиданный по мощи обстрел, который практически не заканчивался – ни днем, ни ночью – вплоть до окончания битвы (то есть в течение семидесяти двух дней). Турки использовали тактику систематического уничтожения защитных укреплений и психологического истощения противника, которая вновь появится лишь в последней Мировой войне: при непрерывных воздушных бомбежках Мальты итальянцами и немцами и Пантеллерии – американцами.
И именно на Пантеллерии пораженное ужасом мирное население укрылось в военных сооружениях, усугубив и без того ненадежное положение бойцов, хотя по ночам, когда бомбежка слегка утихала, простые жители – включая женщин и детей – отважно помогали солдатам закрывать бреши мешками, наполненными землей и домашней утварью, рыть траншеи и восстанавливать артиллерийские позиции.
Тем временем прекрасные дома, готические церкви и знаменитые дворцы час за часом горели и необратимо разрушались (в конце июля были дни, когда горели целые кварталы города); час за часом 170.000 пушечных выстрелов, которые совершили турки во время битвы, ослабляли и уничтожали защиту города.
Одновременно – хоть и ценой тысяч погибших – турки заполняли землей некоторые участки оборонительного рва, насыпая целые площадки, поднимавшиеся до самых стен крепости, и наносили все более яростные набеги, стремясь ворваться в город. Тем не менее, Брагадину удавалось поддерживать в своих людях такую отвагу, что даже все тяготы и зверства, разбитые надежды и лишения не сумели погасить их воинственный пыл, и они продолжали отражать каждую атаку, нанося врагу кровавые потери.
Как только выяснилось, что битва оказалась сложнее, чем предполагалось, Мустафа начал «минную войну». Турецкие саперы, выкапывая длиннейшие подземные туннели, проходившие под оборонительным рвом, минировали их огромным количеством взрывчатки. Поэтому под ногами у венецианцев постоянно взрывались целые пласты позиций, после чего турки сразу же выскакивали из-под развалин, стремительно атакуя несколько раз. Особо тяжкий урон (несмотря даже на то, что венецианцы после многочасового рукопашного боя все же сумели сдержать захватчиков) нанесли две мины: та, что 21 июня открыла брешь в угловом бастионе Арсенала, и другая – пробившая 29 июня стены форта Ривеллино.
Пять тысяч пушечных ударов, обрушившихся на Фамагусту лишь за один день – 8 июля – позволили почувствовать неумолимое приближение генерального наступления; и действительно Мустафа развернул его на следующий день, сосредоточив основные силы на пробоинах в Ривеллине и Арсенале. Турок остановили, но – как уже говорилось – для того, чтобы не позволить им спуститься с Ривеллино, пришлось взорвать целую крепость, принеся тем самым в жертву вместе с капитаном Мальвеции почти триста солдат-венецианцев. «Венецианцев» - только потому, что бились они под штандартом Святого Марка. На самом же деле, подобно всему войску Республики, гарнизон Фамагусты состоял из отрядов